Давид Симанович

Поэт, влюбленный в человечество

Скажите мне сейчас все добрые слова,
которые потом произнесете,
когда сомкнется надо мной трава
и пчелы остановятся в полете.
Их реквием во сне иль наяву мне не слыхать,
уйдя в иные дали.
Скажите мне сейчас, пока живу, все те слова,
что после бы сказали…
Давид Симанович

К нему относятся по-разному. Одни при упоминании его имени широко улыбаются. Другие язвят и ухмыляются, мол, его слишком много. Наверно, так и должно быть. К любому человеку вообще, а уж тем более к человеку творческому, в обществе всегда (или почти всегда) неоднозначное отношение. Главное, чтобы не было равнодушных. Значит, живет, творит человек не зря. И я уверена: поэт Давид Григорьевич Симанович не зря прожил 75 лет, которые он перешагнул 26 июня 2007 года.

60 лет из 75 – Давид Симанович в творчестве. За эти годы он выпустил 25 книг поэзии и прозы. Две последние – дневниковые записи “Витебский вокзал, или Вечерние прогулки через годы” (2006) и избранная лирика шестидесятилетия “Радость молнии” (2007) – он считает итоговыми на сегодняшний момент. “В них – все лучшее, чем я жил и почему счастлив”, – говорит Давид Григорьевич.

…В этом городе все меня знают, ну не то чтобы все, но почти…

Кто-то знаком с ним лично, кто-то где-то слышал его имя, а кто-то часто видел в разных местах Витебска седовласого “дедушку”, но не знал, что это и есть Давид Симанович.

Ходил по городу старый поэт, ну не старый, а только стареющий, не стареющий, просто седеющий – в общем, в самом расцвете лет.

Действительно, “дедушкой” называть этого человека, переполненного созидательной энергией, язык не поворачивается.
Его и впрямь много, он на самом деле везде. Но уже невозможно представить культурную и общественную жизнь Витебщины без Симановича. Он заместитель председателя Совета творческой интеллигенции Витебска, лауреат городской премии “Созвездие муз”, основатель литературных праздников, председатель Шагаловского комитета и лауреат Шагаловской премии, председатель Пушкинского комитета, лауреат премии имени В.Короткевича, организатор и руководитель Дней литературы, посвященных В.Короткевичу, и Витебского дня В.Маяковского. Его открытые уроки поэзии, которые он ведет в школах города уже четверть века, – это уроки патриотизма, любви к родной земле, ее людям, к Витебску. Своими делами он навсегда вписал свое имя в летопись культурной жизни нашего города.

Вся жизнь моя на виду: от Пушкина до Шагала.

На одной из презентаций последней книги Симановича “Радость молнии” в центральной городской библиотеке имени М.Горького директор Витебского областного краеведческого музея Евгений Климентенок заметил: “Ратуша – это символ нашего города. И если отбросить что-то еще, символ нашего города – Давид Симанович. Этот человек – символ оптимизма, доброжелательности, устремленности в будущее, открытости всему новому и интересному”. А глава Витебской областной организации ТБМ Иосиф Наумчик предложил, чтобы Витебские городские Совет депутатов и исполнительный комитет рассмотрели вопрос о присвоении Давиду Григорьевичу Симановичу звания “Почетный гражданин города Витебска”. И аудитория его горячо поддержала.
В одном из своих стихотворений Д.Симанович говорит:

Не буду себя приукрашивать, не буду себя прибеднять…

Встретившись в его квартире за несколько дней до юбилея за чашкой кофе и его фирменными сэндвичами с бананами, мы договорились, чтобы он поведал о себе не прибедняясь и не приукрашивая.
– Давид Григорьевич, расскажите, с чего начинается Ваше утро?

– Мое утро начинается в 5 часов с хорошей зарядочки, в которую входит и отжимание 30-50 раз. Затем обязательно холодный душ и легкий завтрак с кофе. После чего я могу сесть и записать в дневничок свой вчерашний день, потом посмотреть на вот этот календарик, который на столе – что запланировано на сегодняшний день. А если я в Израиле у Ленки (это дочь Давида Григорьевича – Е.А. ) , то там утро я начинаю еще раньше, для того, чтобы опять же сделать зарядку во дворе, потом – пробежечку и часовой заплыв в море. После чего бегу домой. В это время все уезжают на работу и в школу, а я остаюсь один, завтракаю и делаю все, что хочу.

– Теперь понятно, откуда у Вас столько энергии. Но, невзирая на ваши добродушие и жизнелюбие, интернационализм и оптимизм, читая Ваши дневники, понимаешь, что врагов у вас было немало. Да и сейчас завистников хватает. Как Вы боретесь с ними?

– Только с помощью стихов. А что касается дел Шагаловских, когда было очень много врагов, то тогда я вел борьбу на уровне первого секретаря обкома товарища Григорьева, о чем в дневниках все подробно описано. А как результат:

И был мой звездный час
средь яростных светил.
И сам Шагал, лучась,
меня благословил.

Благословил на эту борьбу. Хотя, надо сказать, что ни на Полесье в детстве, ни в Минске в университете, ни на работе в Крынковской школе, ни потом, когда начал работать в “Витебском рабочем”, я понятия не имел о Шагале. А узнал о нем только после того, как один из старожилов Витебска – Марк Ефимович Брукаш – привел меня однажды туда, на Покровскую, которая тогда называлась улицей Дзержинского, и сказал: “Вот домик, в котором когда-то жил Шагал”.

Это крест необычный мой,
как посланье Божье и Слово,
я вернул Шагала домой,
чтобы в Витебске был он снова…

– Расскажите о самых ярких моментах своей личной и творческой жизни за 75 лет.

– Понимаешь, у меня все очень переплетено в жизни, и часто это связано со стихами. У каждого жизненного периода было какое-то свое стихотворение-символ.

В 50-е, в мои студенческие годы была история, связанная чуть ли не с моим попаданием в диссиденты. С этим периодом связано два стихотворения – “Весенняя сказка” и “Стихи о художнике Левитане”.
Из-за так называемого “дела врачей” по всей стране стали увольнять всех врачей-евреев. И мою маму, которая жила в Наровле и была фармацевтом, сняли с работы, дабы она, не дай Бог, не отравила кого-нибудь. Когда я это узнал, во мне что-то стало бурлить. Я – секретарь комсомольской организации филфака, пламенно читающий “Чтоб сиял коммунизма причал…” и т.д., и т.п., решил, что должен что-то сделать. И в день Сталинской конституции после доклада ректора на общеуниверситетском вечере, когда мне дали слово, чтобы я почитал стихи типа “Чтоб сиял коммунизма причал…”, я вышел и прочитал “Стихи о художнике Левитане” с двумя эпиграфами, один из которых – статья 123 основного Закона Сталинской конституции: “Граждане СССР, независимо от расы и национальности, имеют право на… на… на…” и тут пошли стихи:

…Жандармы следят.
Подлежит осмотру мельчайший набросок.
Презрительной кличкою “жид” его именуют в доносах.
Вчера предложили ему покинуть
Москву как еврею,
а завтра предложат тюрьму,
а может, – веревку на шею.

Сам удивляюсь сегодня, как я, студентик, секретарь комсомольской организации, в такое время мог написать такие стихи и как это ничем для меня не кончилось. Мне только сказали на студенческом парткоме, что зря я читал эти стихи и чтобы в будущем приносил их заранее на утверждение.
В каком-то определенном периоде для меня было важным стихотворение:
Имею честь принадлежать к
тому гонимому народу,
которого в огонь и в воду
всегда пытались затолкать.
Важно оно для меня и сейчас. Это стихотворение даже стало своеобразным гимном еврейского народа.
В другое время очень важным было первое мое стихотворение, посвященное Шагалу:
Стол покидает рыба-фиш,
наполненная фаршем,
и – прямо в небо…
– Эй, шалишь! – мы ей вдогонку машем.
Кричим: “Художник, право, черт!
Он не имеет права!..”
Но этот странный натюрморт давно покрыла слава.
И так далее. Это было в 1968 году, еще до того, как написал “Васильки Шагала” Вознесенский и до того, как посвятил стихи Шагалу Роберт Рождественский.
– С чего началось Ваше публичное признание как поэта?
– На третий съезд белорусских писателей в Минск приехал Константин Симонов, который только недавно стал редактором журнала “Новый мир”. После литературного вечера в зале заседаний Дома правительства мои друзья подтолкнули меня к Симонову, и я прочел свои стихи. Я тогда был на пятом курсе. Стихи ему пришлись по душе. И Константин Михайлович сказал, чтобы я быстренько их переписал и прислал ему. Я так и сделал и поехал по распределению работать в Крынковскую школу учителем русского языка и литературы. 17 октября 1955 года прибыла поздравительная телеграмма от Симонова: “С первой всесоюзной публикацией! Надеюсь и верю в доброе будущее! Счастливой дороги!” И в №10 журнала “Новый мир” – три страницы моих стихов от “Весенней сказки” до “Разлук”. Последнее стихотворение “О разлуках” я очень люблю:
Чтоб тысячи влюбленных, надеждой окрыленных, могли счастливо жить, собрать бы все разлуки, связать разлукам руки и в море утопить.
Это стихотворение я написал на 2 курсе университета, когда впервые на моем жизненном пути встала разлука. После того, как напечатали в журнале “Новый мир”, его перевели на разные языки.
– Кто из поэтов сыграл в Вашем творчестве большую роль?
– Пушкин, Тютчев, Фет, Маяковский и, естественно, Константин Симонов, который меня признал и напечатал.
– Давид Григорьевич, прочитав Вашу “Радость молнии”, у меня возникло несколько вопросов. Вы пишете:
“Я не знал букваря еврейского и к незнанью давно привык. Что ж ты с детства в память не врезался, мой картавый родной язык?”
И в другом стихотворении:
“Живу на прародине без языка…”
Так какого из прародительских языков Вы не знаете?
– Есть два еврейских языка – идиш и иврит. В стихотворении “Я не знал букваря еврейского…” у меня идет речь об идише, который рожден от одного из диалектов немецкого языка и который на него похож, потому что многие слова оттуда. Я стал учить его еще в школьные годы по еврейскому букварю.
…И, найдя в себе пересыхающий
слов еврейских прозрачный родник,
повторяю я: “Надо, товарищи, знать
и помнить родной язык!”
“Живу на прародине без языка…” написано у Ленки в гостях. В Израиле я не могу поговорить ни с кем, за исключением тех, кто приехал отсюда и которых называют русскими. Я иврита не знаю. Там два государственных языка: иврит и арабский. На идише сейчас мало кто говорит.
– Что Вы имели в виду, когда писали: “Я перед всеми виноват. И близится уже расплата”?
– Что за человек, если он считает, что он ни перед кем ни в чем не виноват.
Я виноват перед тобой,
что шел вслепую за судьбой
и не увез тебя в Израиль.
Эмма (это покойная жена Давида Григорьевича – Е.А. ) очень хотела этого, когда вышла на пенсию, а я сказал нет, я не могу с Витебском расстаться.
– “Так почему в Израиль не уеду, куда меня прародина зовет”? Что Вас тут держит?
– Наверно, все держит. Шагал когда-то говорил, что Витебск стоит на особых магнитах. Но он, тем не менее, уехал. У него так сложилась жизнь, что он должен был уехать. Его здесь не признавали. А у меня все хорошо.
Чем была бы жизнь моя
при любом сюжете,
если б не было тебя,
Витебск мой на свете?
– У вас здесь какие-нибудь родственники остались?
– В Витебске у меня никого нет, кроме знакомых женщин разных возрастов (улыбается) .
– Ну что ж, Вы сами “подвели меня к женщинам”. Дождались ли Вы “позднего праздника любви” или же “одиноко стоите на седом берегу”?
– Я не один, я все время окружен людьми, в том числе и женщинами.
Меня у жизненного стола любовная чаша не обошла.
Еще при жизни Эммы было много стихов, обращенных к другим женщинам. Но:
Я женщин никогда не предавал,
не выдавал, и в солнечном угаре за все,
за все я был им благодарен –
за ласки и любви девятый вал.
И если даже забывал их лица и
больше не встречал их никогда –
да минут каждую напасти и беда,
да будет имя каждое святиться.
– Повезло Вашим женщинам: приятно, когда тебе стихи посвящают… А теперь вернемся к строке: “Надо жить, делая земные завершая”. Что еще вы не закончили, чего еще Вы хотите в этой жизни?
– Это трудно сказать. Что Он (показывает пальцем в небо – Е.А. ) мне скажет.
Море жизни пройдя,
ни в чем я не каюсь,
и еще впереди мой последний заплыв.
Как любил говаривать
Лев Николаич, “е.б.ж.”,
мой друг: если буду жив.
Хотелось бы еще, чтобы продолжалось все хорошее, что было в моей жизни, чтобы счастливы были мои дочь и зять, чтобы выросли и были счастливы мои внуки (им сейчас 9 и 13 лет), чтобы было хорошо мне, моим родным, моим друзьям. Я уже не говорю о том, чтобы выходили мои новые книги. Ну и, конечно, чтобы все человечество жило в мире, дружбе и взаимопонимании.
– Вы интернационалист?
– Многие мои стихи написаны на еврейские темы, о Грузии, Латвии и т.д.. А недели две назад мне позвонил Игорь Лученок и предложил из моего стихотворения “Три Алёны” сделать песню:
Три дивчины по дороге идут.
– Как зовут? – А нас Алёнами зовут!
– А откуда вы, Алёны, вы чьи?
– Наша родина – Алёновичи.
А одну из строф я быстро сделал припевом:
Деревенька в Беларуси на меже.
Деревенька в России уже.
А войдешь в ее новую треть –
в Украину можешь поспеть.
– На вечере-презентации предложили присвоить Вам звание “Почетный гражданин города Витебска”. Как Вы к этому относитесь?
– Да никак.
В моих стихах все отразилось вроде:
и горести, и радости мои.
Но я живу в земном круговороте,
и ген любви журчит в моей крови.
Он русский, белорусский и еврейский,
он ничего не требует взамен.
И кто сказал, что разделить
мне не с кем мою любовь,
мой ненасытный ген?
В июньский зной и при морозе лютом,
цветет ли сад, шуршит ли снегопад
– его я отдаю земле и людям,
и мне не надо никаких наград.
– У Вас так много достоинств. А есть ли недостатки?
– У меня всего лишь два недостатка (широко улыбается) : я так и не научился играть на гитаре, которая уже давно висит в доме, и не выучил толком ни одного иностранного языка.
– Давид Григорьевич, скажите, Вы счастливый человек?
– Да, я счастливый человек. Все, чего я хотел, – делал, и все завершал. В том, за что я боролся, каждый раз побеждал. Может быть, в этом счастье, а может, и не в этом. По крайней мере, во всем, что я делал, всегда был счастлив.
– “На нелегком жизненном пути хоть кому-то радость принести”…
– О, да-да. Это очень важно, и в этом тоже ведь счастье – хоть кому-то радость принести.
И на этой земле я не лишний
– Я для радости послан сюда.
P.S. Свой день рождения Давид Симанович провел дома, принимая поздравления по телефону и лично. Это был самый настоящий день открытых дверей: одни гости сменяли других, а он, все так же улыбаясь, наливал всем рюмочку за свое здоровье, а после – его знаменитые сэндвичи, чашечка кофе и – “Привет!”

Давид Симанович

ETPVIT.BY - ЭЛЕКТРОННАЯ ТОРГОВАЯ ПЛОЩАДКА