Маина Боборико

“Я – молодая женщина!”

Я жизни полотно соткала,
Каким могла его соткать.
И грустных нитей в нем немало,
И радостных не сосчитать.

Маина Боборико

Эти строки принадлежат витебской детской писательнице и поэтессе Маине Максимовне Боборико, которой 21 марта 2005 года исполнилось 75 лет. Несмотря на столь внушительную дату, она считает себя молодой женщиной. Ведь в ее душе не угас юношеский романтизм и задор, а глаза светятся любовью и счастьем. Маина Максимовна счастлива своими детьми – Еленой и Виктором, внуками – Сашенькой и Катенькой, правнуками – Серафимом, Варюшкой и Полюшкой, конечно же, мужем Феликсом Михайловичем, с которым в 2006 году отметили 35-летие совместной жизни.
Вспоминая за чашкой чая прожитую жизнь, Маина Максимовна отмечает, что вряд ли бы что-нибудь в ней поменяла…

Не зарекайся от сумы

Ее детство прошло в городе Осташкове с прекрасным озером Селигер и в Торжке, где не раз в свое время бывал Пушкин и где похоронена Анна Керн. А во время Великой Отечественной войны Маина, ее мать и бабушка с дедушкой были эвакуированы в Альметьевский район Татарии. Семья жила очень бедно. Однажды, 1 мая, соседские ребята предложили Маине пойти вместе с ними в соседнюю деревню просить милостыню. В тех местах это было почти традиционно, а для Маи – впервые, и она не знала, как себя вести. Подружка научила: “Ты просто стой сзади, а говорить будем мы”. Что же делать? Кушать-то хочется. Пошла.

Люди подавали кто что мог. Но особо запомнилась женщина в черном. Она молча открыла перед детьми дверь своего дома и пригласила, также молча поставила на стол молоко и хлеб и, пока дети жадно насыщались, упала перед иконами на колени и молилась…

По возвращении мать с такой болью посмотрела на дочь, что она поклялась себе, что как бы голодно ни было, больше никогда ни у кого ничего просить не будет.

Еще из татарского детства вспоминаются Маине деревянные коньки с металлическими ободками, которые смастерил дедушка ей и ее подружке-татарке Энже. Как завидовали им сверстники! Порой девочки делились с ними этой зимней радостью.

По окончании войны семья переехала в Витебск. Маина училась в школе № 10, а после – в школе рабочей молодежи при фабрике “Знамя индустриализации”, где и работала. В это же время начала печатать стихи, рассказы и очерки в фабричной многотиражке, а затем – в газете “Витебский рабочий”. Однажды редакция газеты отправила стихи Маины в Минск в Союз писателей. Там они попали в руки к белорусской поэтессе Эди Огнецвет, которая и рекомендовала рукопись издательству. С этого момента началась по-настоящему творческая жизнь.
Спасение через окно

В начале пятидесятых Маина вышла замуж за парня, с которым вместе занимались в танцевальном коллективе Дворца культуры промкооператоров. Родила детей. Но муж оказался алкоголиком, всю зарплату спускал на жетоны, по которым в те времена можно было в автомате, как газировкой, наполнить стакан водкой. Денег не хватало даже на хлеб и молоко для детей. Старалась зарабатывать по выходным печатанием диссертаций и других материалов: кому что нужно было. А бравый муженек даже кулаками “воспитывал” жену. После очередного пьяного дебоша Маина решилась уйти. Заранее договорившись с соседкой, ночью через окно передала ей своих маленьких детей, прихватила подушку и ушла, бросив все, к матери в восьмиметровую комнату с цементным полом и без водопровода. Но не разводилась еще 7 лет. Кто знает, чего ждала?
Первые гонорары

В 1964 году вышла в свет первая книга Маины Боборико “Книжкина неделя”, куда вошли стихи, написанные для ее детей. И когда пришел первый гонорар, купила телевизор, который вместе с детьми на саночках привезли домой. Благо, магазин был через дорогу.

В следующем году вышли в свет “Непоседы”. В эту книгу были собраны рассказы-наблюдения за собственными детьми. За гонорар молодая писательница смогла купить сыну фотоаппарат (он как раз занимался в то время в фотокружке), а дочке – проигрыватель, чтобы та могла слушать музыку дома, а не бегать в отдел грампластинок в соседнем магазине. А альбомы для рисования, краски с карандашами да книги в доме были всегда. Маина Максимовна делала все, чтобы ее дети всесторонне развивались.

С 1965 года Маина Боборико стала работать на Витебской телестудии в редакции программ для детей и юношества. Тогда же по настоянию поэта Давида Симановича, с которым дружили всю творческую жизнь, поступила и окончила Витебский пединститут.

В 1967 году появилась третья книга “Про Светку и ее друзей”, в которую вошли рассказы, написанные специально для телевизионной передачи “Малышок”.

“Ценное” приобретение

Через четыре года Маина Максимовна отдала свою руку и сердце надежному мужчине – художнику Феликсу Кузнецову.

Вспоминая свой первый совместный Новый год, женщина улыбается.

…В кошельке – 17 рублей. Что купить, шампанское? Или что-нибудь другое, чтобы красиво отметить праздник. По пути в гастроном из любопытства заглянули в ювелирный магазин. Взгляд обоих упал на изящную индийскую вазу, которая стоила как раз 17 рублей. Купить? Но тогда ничего вкусного к встрече Нового года не будет. Пошли домой. Подумали-подумали, да и купили вазу. Она и сейчас украшает интерьер скромной квартиры романтичных писательницы и художника.

“Я выбрала язык, которым мать меня поила, словно молоком”

В том же 1971-м Маина Максимовна стала членом Союза журналистов СССР. Почти одна за другой вышли две книги-повести: в 1972-м – “За круглым оконцем”, в 1974-м – “А у нас во дворе”. А в 1976-м Маину Боборико приняли в члены Союза журналистов Беларуси. В то время пошла волна возвращения к “роднай мове”, но Боборико в своем творчестве осталась верна родному русскому. В 2002 году в одном своем стихотворении она написала: “Я не могу подыгрывать и лгать”. И еще: “Я перестала б уважать себя, играя в то, что выгодно…”. В этом ее моральное право.
“И все это в прошлом, как сон”, – говорит писательница сейчас, глядя на все “с высоты годов прожитых”. Она продолжает творить. А в столе ждут своей участи три папки с материалами – новеллы, стихи и воспоминания. Чтобы их издать, нужны деньги, которых, как всегда, нет. “На деньги мне не везет, зато везет на хороших людей”, – отметила Маина Максимовна. А это важнее. Будем надеяться, что найдется-таки еще один хороший человек и поможет писательнице издать новые книги.

А сегодня, дорогие читатели, мы представляем вам одно из прозаических произведений Маины Боборико “Прелесть общения” и ее стихи на “Литературной странице”.

Елена АЛИМОВА. Фото автора

Маина Боборико
Новеллы
ПЯТЫЙ СТУЛ

Раз, два, три, четыре... Я пятый стул, может быть поэтому всем мешаю. Меня задвигают, швыряют из угла в угол и всё потому, что ноги не держат, когда садятся с разбегу. Задние. И ещё спинка. Она оббита красивой крепкой тканью, чистой ещё, но не переносит, когда её бьёт чужая спина, поэтому отходит назад, уступая место. А вы бы не отодвинулись? Да? Даже если бы кто-то большой и сильный с разбегу шлёпнулся на вас, хоть вы и не стул? Потерпели бы? Ну знаете ли... Сколько можно терпеть? К тому же я болен. Нервы у меня. Заразился от своих хозяев. И можете мне не говорить, что нервные болезни не заразные. У нас, стульев, всё по-другому. Правда больницы для нас есть, только лечат там простые местные стулья из фанеры и досок, правда не совсем красивых, с сучками и заусеницами, которые рвут колготки. Я не такой. Я из румынского гарнитура, да ещё из такой берёзы, в которую трудно ввинтить наш советский шуруп и совсем невозможно загнать гвоздь. Такой уж я неподатливый с рождения. И вот ноги... Беда с ними... А когда-то были сильными и здоровыми, могли держать на себе такую тяжесть, как хозяйка моя. А теперь говорят, что меня нужно выбросить. Не на помойку, нет. Просто выставить во двор, может, кто-то и подберёт из жалости. А ведь я могу ещё служить, если со мной бережно обращаться, учитывая старые заслуги. Если меня поставить возле стены – могу держать стопки выстиранного белья, предназначенного для глажения. На мне спокойно и надёжно может спать кот – коту ведь тоже нужна мебель. А его возня при укладывании мне совсем не мешает. Приятно даже.
Я давно понял, что для людей всё старое, слабое, немощное – пятый стул. Не замечают они, не думают о том, что и остальные мои братья уже еле выдерживают их наскоки. Скоро и у них ноги откажутся служить и спинка не в состоянии будет прогнуться. Правда она и так не гнётся – не научили с рождения. Вот я и думаю, кто же раньше из братьев моих гордых и благородных не выдержит грубого обращения.
Слышал я от людей (чего только от них не услышишь), что старость – не радость. Это уж точно про нас, да и не только. Даже человек, когда постареет, как я постарел, тоже становится пятым, никому не нужным стулом. Только не понимает этого, или не хочет понять. Кто разберётся в этих людях? Вот и путаются, путаются до самой смерти под сильными молодыми ногами. Мозолят, как говорят, глаза. Вы когда-нибудь видели на глазах мозоли? Я тоже нет... Неприглядное, наверное, зрелище... Но ведь говорят об этом умные люди, образованные... Да, человек не стул, в угол его не задвинешь. Неудобство одно. Да ещё скрип... Люди ведь тоже иногда скрипят и его вообще переносить трудно. Нет, не нам... Мы привычные... Для нас пятый стул, кем бы он до этого не был – товарищ по несчастью.
Что? Ты тоже пятый? Тогда становись рядом, подвинусь. Удобно тебе? Только молчи, заскрипишь – выбросят. Это уж точно.
***
Если буфет поставили в угол – это не значит, что его наказали. Старую жену в комиссионку не сдашь – может, пригодится.

ГОЛУБИНОЕ СЧАСТЬЕ

Утро. Голубь шагает по тротуару и, вытягивая шею, клюёт что-то невидимое в воздухе. Ах, это он ловит солнечный луч. Упрямо ловит, старательно. Наконец, поймал и потянул за собой солнце, как шарик на ниточке. И оно послушно, по-собачьи плывёт над голубем над домами, людьми, ожидающими на остановке троллейбус, над детьми, спешащими на занятия во Дворец культуры, над котом, который как бабулька в пуховом платке примостился с краю скамейки. Нахохлился, зажмурился. Ждёт. То ли транспорта, как все остальные, то ли угощения, которое (он точно знает) спрятано у людей в больших разноцветных сумках.
А высоко в небе, над всем этим привычно обыденном, своя жизнь, которая не подвластна человеческим правилам, не считается ни с чьими желаниями. Какой-то обитающий там невидимый художник, мягкой кистью своей выражает фантазии на голубом полотне неба. А чтобы мы получше их разглядели, иногда опускает пониже, сгущая краски, манипулируя чувствами, заставляя реагировать на создаваемые им гениальные картины.
Вот облака – предвестники дождя. Прячутся за парковыми деревьями, словно подглядывая, стараясь осознать, что происходит со всеми нами. Ничего не поняв, стали собираться в тучу. Растут, чернеют. Наконец, выплыли из-за деревьев навстречу голубю с легкомысленно улыбающимся солнцем на ниточке. Словно свет и тьма, добро и зло решили померяться силой, избрав ареной ни в чем не виноватый и ничего не подозревающий город.
Собирает туча войско своё чёрное, угрюмое, злое. Хлоп – и прикрыла солнце тяжёлой своей ладонью. Пропал в небе золотой шар, оторвалась ниточка, соединяющая его с голубем, А туча надулась от важности, как не очень умный, но самоуверенный человек, потемнела ещё больше, рассерженно заворчала. Натянула тетиву невидимого лука, спустила стрелу и разорвала голубую небесную ткань, стремясь лишить художника его прав на фантазию. Переполненная чувством победы своей, – подобрела, немного приоткрыла кошель и выпустила из него на землю первые капли дождя. И дождинки, словно маленькие серебряные монетки, посыпались вниз на крыши домов, зонтики, плащи, на голубя и кота, который брезгливо отряхивая лапы, спрятался под скамейкой. Вмиг разрисовался блестящими горохами скучный серый асфальт. Дождинки летят, перегоняя одна другую и невозможно туче удержать своё богатство, как невозможно вернуть навсегда потерянное. А теперь это уже не отдельные капли, а нити. Тяжёлые, прозрачные они плетут над землей, переплетают замысловатый узор водяных кружев. И оглушённый песней освобождённые дождинок, чтобы не утонуть, не уплыть вниз по Урицкого к Двине, изловчился голубь и ухватился клювом за одну из нитей. Потянул на себя и спутал весь дождевой узор. Бывает, что маленький и слабый, сам того не сознавая, может положить сильного на обе лопатки. Так и здесь. Помог наш голубь – вымокший клубочек перьев, найти солнцу в сером мареве зашторенное окошко и распахнуть его, и улыбнуться всем нам.
Туча на этот раз проиграла бой и, недовольно громыхнув, отступила, распустив своё войско. А лёгкие парусники облаков не заставили себя ждать и поплыли по голубому полотну неба туда, куда повёл неизвестный художник.
Люди стали закрывать разноцветные зонтики. Кот встрепенулся, окончательно прогнал дремоту и стал деловито вылизывать подпорченную дождём шубку. Вылизывает старательно, время от времени замирая, провожая взглядом прохожих, словно размышляя о том, что это такое творится на земле и кто за это отвечает.
Голубь же, почувствовав макушкой тёплое поглаживание солнечного луча, ухватился за него клювом и деловито потопал по подрагивающим от ветерка лужицам. Идёт, клюёт посвежевший после дождя воздух, тащит за ниточку золотой шар и не обращает внимания на тучу, которая всё ещё огрызаясь, скрылась за горизонтом.
Голубю повезло. А большие и сильные люди порой всю жизнь ищут своё солнце, чтобы ухватиться за его тоненькую, но верную ниточку и стать счастливее.

Маина Боборико
Стихи
ДУШИ МОЕЙ СКРИПИЧНЫЙ КЛЮЧ

Души моей Скрипичный ключ
Печальных звуков вдохновитель.
Мой господин и повелитель,
И светлый луч.
Опять поднял ты среди ночи,
Спугнув покоя тишину.
Теперь я вовсе не усну –
Хотя бы ночь была короче!
Качаюсь, словно на плаву.
Играю образов лавиной –
Моей второю половиной,
Той, без которой не живу.
Души моей скрипичный ключ,
Тебя я не ношу в кармане.
Ты не предашь и не обманешь,
Пока живу я – ты живуч.
2004 г.

БЕРЕЗОВЫЙ СОК

Стою у березы и пью ее сок животворный
Мне жаль ее ранить, но очень уж хочется пить.
Колдует весна под березовой коркой узорной
И рвется на волю пытаясь за тучи уплыть.
Прильнула к березе и пью ее сок животворный,
А ветки ее заслоняют от солнца глаза.
И кружат над нами блестящие черные вороны,
Как будто пытаются важное что-то сказать.
Что тут говорить?
И пугать меня, в общем-то, нечего,
Береза сама говорит ведь она не нема.
Побуду в гостях у нее аж до самого позднего вечера.
А вдруг прорасту и березою стану сама?

БЕЛАЯ РАДУГА

Утро забыло рубашку снять,
Сшитую осенью из тумана.
И утонуло, пытаясь обнять
Тело реки, слепой и обманной.
Ноги по шпалам скользят, плывут
Рельсами путь неизвестностью прошит.
Небо зашторено в серый лоскут
И присмирело, как старая лошадь.
Пеной тумана укрыт пейзаж –
Осень права свои предъявляет.
Белая радуга, как мираж
То проявляется, то пропадает.
Ею гигантский натянут лук,
Только стрела затерялась где-то.
Видно она завершила круг
И улетела в прошедшее
лето.2003 г.

ВЕСНА

Нам теперь не до сна,
Просыпайся, ну же!
Посмотри-ка – весна Шлёпает по лужам.
Слышишь, арфа звучит
В голосе капели?
Раскричались грачи
В гнёздах-колыбелях.
Витьбе стала тесна
Зимняя одёжка,
И подбросила весна
Ей шелков немножко.
Мастерица-река,
Сами посмотрите -
Тянет с неба облака
Золотыми нитями.
А Двина ждёт-пождёт
Самобранкой скатертью
Скоро ль детки дождём
Ручейками скатятся?
И подхватят её
Пляской-хороводом:
Ну-ка, матушка, ну,
Позабудь про годы!
Где же помнить о них
Если юность рядом?
В речку катится стих Через все преграды.
1996 г.

***

Заря прикрылась черной шалью
Как солнца вечная вдова.
И мир, охваченный печалью,
Дождем звенит в колокола.
И стекла окон им покорны,
И крыши маются кряхтя,
Рябина ткёт шатер узорный
Под песню ветра и дождя.
Гремит лихая колесница,
Пронзают стрелы мир земной.
Они, как огненные птицы,
Взрезают ужас проливной.
…Но вот гроза, устав наверно,
Ворчит уже издалека.
Заря проснулась… и мгновенно
Швырнула шаль за облака.

2000 г.

***

Падал за тополем тополь,
Рычала пила по-волчьи.
Глядели дома, как топали
Люди вокруг до полночи.
Ветки дрожали спицами,
Почки смолой сочились.
Кричали по-бабьи птицы,
Что гнёзда их разорили.
Валили деревья с гиканьем,
Зудела пила, как улей.
Дома с суровыми ликами
Стояли, как в карауле.

ЛЕТОПИСЬ ДОЖДЯ

Дождь пишет летопись свою.
Тетрадка – целый город.
Чернила туча отдает
За так, за просто так.
И капли буковки поют,
И падают за ворот,
И летопись в цене растет,
Не купишь за пятак.
Не носит дождик башмаков,
Обходится и так.
Он из семейства босяков,
И прадед был босяк.
Но любопытства не лишен,
Талант имеет свой.
Сам алфавит придумал он
И пишет день-деньской.
На город вылил капель шквал,
Покровскую умыв,
И улыбнулся нам Шагал,
Забвение простив.
И кисти гениальный взлет,
И вечности рассвет
Он в летопись свою внесет
Все, что пока в ней нет.

… Собрать бы летопись дождя, да и себе присвоить.
На книжной полке, что в углу,
Ее пока что нет.
Но если даже загодя
Язык дождя освоить,
Ее прочесть я не смогу.
А почему? Секрет.

***

Я не пишу на языке, который чту,
Но уважаю тех, с кем дружит он.
Но я за искренность и чистоту,
И отвергаю фальши перезвон.
Я не могу подыгрывать и лгать,
Взлетев воздушным шаром высоко.
Я выбрала язык, которым мать
Меня поила, словно молоком.
Я чувств своих не прячу загодя,
До времени скрывая про запас,
Я перестала б уважать себя,
Играя в то, что выгодно сейчас.
Святая вязь славянских языков –
Питает их земля одной водицей.
Звенит ручей волшебных слов,
Дает прильнувшему напиться.
Поймай его в ладонь и удивись.
Сложить один с одним не так уж сложно
В нём русский с белорусским так слились,
Что разлучить их просто невозможно.

2002 г.

ДАВАЙ СЕГОДНЯ К ПУШКИНУ ЗАЙДЕМ

Давай сегодня к Пушкину зайдем.
Там на скамейке рядышком присядем,
И лета бабьего седые пряди
Руками бережливо отведем.
Давай сегодня к Пушкину зайдем.
Я знаю, есть клубок и спиц дрожащих вызов,
И сказки недовязанный узор.
Фантазии плывут, плывут в простор.
Нам надо их поймать в листвы горящей ризах.
Преданья старые под колокольный бом
Найдем с тобой в шуршании обманном.
Аринушкин салоп мелькнет туманно,
И растворится в небе голубом.
Давай сегодня к Пушкину зайдем,
Очистим души от проблем досужих.
И сказки новые из белорусских кружев
В Аринушкин узор вплетем.

1996 г.

***

Как с высоты годов прожитых
Вся жизнь видна – смотри, смотри –
В них наши дни по капле влиты
И каждый светел изнутри.
Я жизни полотно соткала,
Каким могла его соткать.
И грустных нитей в нем немало,
И радостных не сосчитать.
Как часто годы окликают,
Но кто вернуться в них посмел?
Жизнь – не тетрадь, что возвращают,
Чтоб кое-что пересмотрел.
Все надо правильно понять,
Пойму и я, раз это нужно.
Вот годы выстроились дружно.
А нужно ль их считать?

ПАДАЛ ЗА ТОПОЛЕМ ТОПОЛЬ

Падал за тополем тополь,
Рычала пила по-волчьи.
Глядели дома, как топали
Люди вокруг до полночи.
Ветки дрожали спицами,
Почки смолой сочились.
Кричали по-бабьи птицы,
Что гнёзда их разорили.
Валили деревья с гиканьем,
Зудела пила, как улей.
Дома с суровыми ликами
Стояли, как в карауле.

ТУТ БОЛИТ, ТАМ БОЛИТ

Тут болит, там болит,
Что-то сердце давит.
А для нас Хасдей-Давид
День рождения правит
Мы ведь вам не просто так –
Мартовские всё-же.
Значит молодости знак
Нам года помножит.
Что ни день, что ни час –
Всё весна-красавица.
Чудеса её и нас
В эти дни касается.
Солнце щёки золотит,
Грусть ушла куда-то,
И всё ты, Хасдей-Давид,
В этом виновато.
Гонишь немощь и тугу,
Всё, с чем жить накладно.
Я с тобою всё смогу Веришь?
Ну и ладно.

2001 г.

ЧАЙКИ

А у нас во дворе чайки
Парят над помойками стайкой –
Крылья-ракушки солоны.
И жалобно так голосят,
Словно милостыню просят
У людей, у весны, у судьбы.
Им бы моря ладони веские,
Чтобы крылья омыли всплесками,
Золоченными янтарем.
Им бы кильки живые россыпи,
Ветром вытертые досуха,
С клюва сизым светя огнем.
Им бы яхту с парусом сильным,
А не тополь с обрезкой стильной,
С белой лысиной на виду.
Им бы, им бы… но не помойка –
Рыбаки, что с доброй попойки
Бездорожьем морским бредут.
В небе чайки судьбой забытые
Все пикируют в баки сытые -
На яву еда, не во сне.
Тополей же лишили голоса –
Не помогут немые колоссы,
Обезглавленных по весне.
Греет солнце корней подагру,
Без коры не житье, а кара –
Тополя доживают век.
Чайки, криком своим тревожным,
Будят чувства мои стреноженные,
Ведь на то я и человек.

2003 г.

ЧИТАЮ БРОДСКОГО (1)

Читаю Бродского, хочу его понять,
Общаться с ним заместо Горчакова.
И может тоже повернется вспять
Все прошлое, осмысленное снова.
И может рой лисичек кружевных,
Стыдливо спрятавшись в сосновые иголки,
И мне припомнят молодости стих,
Что вызревал годами втихомолку.
Читаю Бродского, хочу его понять,
Утишить боль души и выпить горечь слова
Как жаль, что жизнь бессмертьем не поднять
Чтобы страдать и плыть к бессмертью снова.

2003 г.

ЧИТАЮ БРОДСКОГО (2)

Читаю Бродского,
Решаю кроссворд образов и умозаключений,
И это, как бросок
Машины без тормозов в мир забвенья.
Читаю Бродского –
Взлетаю от восхищения туда, где Бог,
И падаю вниз, уставшая от воспарения,
На валунный бок.
Читаю Бродского.
Он держит меня в напряжении,
Мысли вертятся, как волчок.
Замираю в позе самосохранения и – молчок.